В пришлой публикации мы вспоминали великого русского поэта А. С. Пушкина и его отношение к чаю и чаепитию. В это время чай и самовар так прочно вошли в жизнь и быт русского дворянства, что нашли свое отражение во многих романах пушкинских современников, в том числе и Николая Васильевича Гоголя.
Гоголь и сам любил послеобеденное чаепитие, не меньше, чем «наше все» А. С. Пушкин. Об этом рассказывал его приятель, русский историк и издатель Михаил Петрович Погодин: «Запас отличного чаю у него (Гоголя) не переводился, но главным делом для него было набирать различные печенья к чаю. И где он отыскивал всякие крендельки, булочки, сухарики, – это уже только он знал, и никто более. Всякий день являлось что-нибудь новое, которое он давал сперва всем отведывать, и очень был рад, если кто находил по вкусу и одобрял выбор какою-нибудь особенною фразою. Ничем более нельзя было сделать ему удовольствия. Действие начиналось так.
Приносился ужасной величины медный чайник с кипяченою водою… и… начинаются наливанья, разливанья, смакованья, потчеванья и облизывания. Ближе часа никогда нельзя было управиться с чаем…».
В произведениях Гоголя чай органично связывался с сюжетом произведений. В его повестях появляются уже укрепившиеся в России традиции и обычаи, связанные с чаем, например, в повести «Нос» несколько фунтов чаю или сукна интерпретируется как хороший подарок официальному лицу; предложение «выкушать» совместно «чашечку чаю» воспринимается как благодарность за «большую приятность». А в пьесе «Ревизор»: Городничий упоминает «пару целковиков на чай», что говорит о новой традиции «давать на чай» вместо старинных «дать на водку».
Оригинальный способ чаепития дан Гоголем в повести «Повесть о том, как Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем». Ленивый и тучный миргородский помещик Иван Никифорович, у которого голова похожа «на редьку хвостом вверх» очень любил пить чай, сидя по горло в пруду, куда ему ставили стол с пузатым самоваром и таскали всякую снедь. Такое описание чаепития встречается, пожалуй, только у Н. В. Гоголя.
Особую роль чай и самовар играют в поэме «Мертвые души. Этот напиток подается на стол каждого помещика и присутствует в каждой главе. Вместе с героем книги Павлом Чичиковым можно совершить настоящее путешествие по усадьбам помещиков и отведать чаю, у каждого на особицу. Здесь чай выступает то частью гостеприимства, то атрибутом дружеского общения, элементом роскоши, частью алкогольной культуры. Чаепитие характеризует героев поэмы, атрибуты чайной трапезы становятся яркими деталями, иллюстрирующими быт того или иного помещика.
Чай в поместье Манилова упоминается в связи с благодушными мечтами хозяина об огромнейшем доме «с таким высоким бельведером, что можно оттуда видеть даже Москву и там пить вечером чай на открытом воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах…». Здесь чаепитие подается как элемент роскошной и праздной жизни. Не отстает от хозяина и его приказчик, который, подражая помещикам, начинал свой день с самовара и чая: «… а сделавшись приказчиком, поступал, разумеется, как все приказчики: водился и кумился с теми, которые на деревне были побогаче, подбавлял на тягла победнее, проснувшись в девятом часу утра, поджидал самовара и пил чай».
У помещицы Коробочки сначала гостю ничего не предложили: помещица была скуповата. Сбившегося с пути случайного ночного гостя уложили спать без угощений, мотивируя это тем, что в доме уже поужинали. Утром ему предложили лишь чай, который можно было запить «фруктовой» (имея ввиду настоянную на фруктах водку). Но когда Коробочка поняла, что гость занимается закупками, то тут же решила его умаслить и сбыть свой товар: «Нужно его задобрить: тесто со вчерашнего вечера еще осталось, так пойти сказать Фетинье, чтоб спекла блинов; хорошо бы также загнуть пирог пресный с яйцом, у меня его славно загибают, да и времени берет немного». Помимо вкусного пирога на столе появились блины.
Чай возникает и при посещении Чичиковым Ноздрева: «Чичиков ушел в комнату одеться и умыться. Когда после того вышел он в столовую, там уже стоял на столе чайный прибор с бутылкою рома». У Ноздрева вообще больше пьют, чем едят: «…Обед, как видно, не составлял у Ноздрева главного в жизни; блюда не играли большой роли: кое-что и пригорело, кое-что и вовсе не сварилось. Видно, что повар руководствовался более каким-то вдохновеньем и клал первое, что попадалось под руку: стоял ли возле него перец – он сыпал перец, капуста ли попалась – совал капусту, пичкал молоко, ветчину, горох – словом, катай-валяй, было бы горячо, а вкус какой-нибудь, верно, выйдет». Затем Ноздрев налег на вина: «…Еще не подавали супа, он уже налил гостям по большому стакану портвейна и по другому госотерна, потому что в губернских и уездных городах не бывает простого сотерна. Потом Ноздрев велел принести бутылку мадеры, лучше которой не пивал сам фельдмаршал. Мадера, точно, даже горела во рту, ибо купцы, зная уже вкус помещиков, любивших добрую мадеру, заправляли ее беспощадно ромом, а иной раз вливали туда и царской водки, в надежде, что всё вынесут русские желудки…». Здесь Николай Васильевич просто издевается над предприимчивостью русских купцов, добавляющих «царскую водку», которая к алкогольным напиткам отношения никакого не имеет, а является смесью концентрированных и соляной кислот, взятых в соотношении 1 к 3 по объёму.
Гоголь использует гиперболы и при описании обеда у Собакевича, который был и сам одержим страстью к обжорству: к столу был подан индюк «ростом с теленка». В целом же обед в доме у героя отличается неприхотливостью блюд. «У меня, когда свинина – всю свинью давай на стол, баранина – всего барана тащи, гусь – всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует», – заявляет Собакевич. У него чай следует только за обильной чередой вкусных, но тяжелых блюд. «…За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была больше тарелки, потом последовал индюк ростом с теленка, набитый всяким добром: яйцами, рисом, печенками и невесть чем. После был предложен чай с душистым вареньем…». Здесь упоминается еще и один подзабытый русский десерт – сваренная в меду репа.
Наиболее гротескным был представлен чай у «прорехи на человечестве» –помещика Плюшкина. Плюшкин говорит о чае как о дорогом и нелюбимом напитке, но чай так и не появляется на его столе: только поняв, что гость собирается покинуть его негостеприимное жилище, Плюшкин делает попытку изобразить хлебосольного хозяина и предлагает самовар, который он, де, велел уже поставить. К чаю у Плюшкина имеется одно угощение – сухарь, в который превратился подаренный ему на Пасху кулич.
Чай упоминается уже в первых строках «Мертвых душ». Описывая гостиницу уездного города N, в которой останавливается Чичиков, Гоголь замечает: «купцы по торговым дням приходили сюда сам-шест и сам-сём испивать свою известную пару чаю». Пара чая – это способ сервировки, когда вместо самовара на стол ставили два чайника – один с заваркой, другой с кипятком. Этот обычай использовали, в основном, содержатели трактиров и чайных. Самовар, к слову, имелся и у них – большой на несколько ведер, так называемый трактирный, из него и разливали по чайникам кипяток.
Этот же обычай описывал и П. И. Мельников-Печерский в своем романе из жизни старообрядческих и купеческих общин «На горах», отмечая, что пары подавались по числу гостей: «…Они угощались двенадцатью парами чая. – Марку Данилычу наше наиглубочайшее! – с легкой одышкой, сиплым голосом промолвил тучный, жиром оплывший купчина, отирая красным платком градом выступивший пот на лице и по всей плешивой до самого затылка голове. Быстро подскочил половой и подставил стул для Марка Данилыча. – Чай да сахар! – молвил Смолокуров, здороваясь со знакомцами. … Разбитной половой подал шесть пар «отменного лянсину». (лянсин – сорт китайского чая «лунцзин»).
Популярность чая среди постояльцев гостиницы подчеркивается также описанием огромного количества чайных чашек на подносах официантов – «как птицы на морском берегу».
Действительно, чай и самовар для купцов стали непременными участниками быта. Но об этом уже полнее рассказал другой русский писатель-драматург – А. Н. Островский.