…По контракту с купеческим обществом Иван Кобылин изготовил для колокольни Успенского собора кремля часы с боем, но обещанных денег полностью так и не получил...
Кобылин обратился в Губернский магистрат с жалобой, а магистрат поручил Градской думе разобраться с делом и дать заключение. Дума же, в свою очередь, запросила купеческое общество, и бургомистр Степан Добрынин (из известной тульской купеческой семьи) дал следующий ответ: «…Как небезызвестно не только оной думе, но и всему здешнему городу, что оные часы сделаны им, Кобылиным, неисправны, а по сему уже немалое время стоят без действия, и данное от него об оных условие еще не выполнено. А по сему достальных по оному условию ему, Кобылину, денег до освидетельствования оных часов лучшим мастером и до приведения в совершенство выдать не можно».
Пока дума ссылалась с городовым магистратом, Губернский магистрат вновь прислал тот же запрос, желая поторопить думу, от которой, вероятно, устал дожидаться какого-нибудь вразумительного ответа. Обстоятельная дума записала в свой журнал еще раз текст полученного указа, рапорт от бургомистра, и, наконец, 23 марта 1794 г. отправила ответ во 2 департамент Губернского магистрата, в котором точно повторялись слова и выражения бургомистра Добрынина (см. выше).
Тот же ответ губернский магистрат дал и Ивану Кобылину, но настырный оружейник с таким решением не согласился. У него были свои резоны: «… Хотя оная дума в репорте сообщает и показывает, что будто бы часы сделаны им неисправны, точно сие несправедливо, потому что оные часы сделаны им во всякой исправности…».
Оружейник упирал на то обстоятельство, что готовые часы были осмотрены тогдашним градским головою Андреем Коробковым и господами членами магистрата, причем по их желанию «некоторые в тех часах штуки» были Кобылиным заменены. Принимал часы из дома Кобылина купеческий староста Андрей Лихвенцов (Ливенцов), а по установки их на колокольню, они были «освидетельствованы»: «…призванным часовым Федотом Ивановым сыном Довихом и прочими мастерами свидетельствованы, и по свидетельствованию пущены в ход». Часы работали исправно год и девять месяцев, а в том, что они стоят в настоящее время, виновато само купеческое общество, так как не дает работника, чтобы заводить часы, и не выделяет средства на масло для смазывания часовых деталей.
Свидетельство упомянутого Довиха имело немалый вес. В 1785 г. при Оружейном заводе по инициативе Г. А. Потемкина была открыта «фабрика для изготовления механических, физических, математических приборов и инструментов из железа, меди, кости, и дерева». Для заведования этой мастерской был приглашен из Петербурга английский мастер Фердинанд Дових, или, как его назвали на русский лад, Федот Иванович Дових. Он специализировался на изготовлении различных часов и оставил по себе целую школу мастеров инструментального и часового искусства.
6 ноября 1794г. в Градскую думу вновь пришел указ из второго департамента Губернского магистрата за подписью Ивана Овчинникова, где перечислялись еще раз все аргументы с той и другой стороны и следовало предписание: «…чего для оной думы строго подтвердить, чтобы она учинила ему, Кобылину, в непродолжительном времени удовлетворение, и по исполнению в сей департамент рапортовать».
Упрямая дума стойко хранила молчание, поэтому через полгода, 26 апреля 1795 г., из Губернского магистрата вновь поступил «дупликатный» указ с тем же предписанием за подписью Николая Друганова. Купеческое общество, а в него входили и члены городового магистрата, и думские гласные, и городской голова, и бургомистры, рассорившись с Кобылиным, ни за что не хотело додавать ему оставшихся по контракту 525 рублей. Купцы спешно собирали доказательство своей правоты.
В апреле 1795 г. новый купеческий староста Ефим Грязев дал объяснение, что работника для «завождения» часов и масла «на подмазку» оружейник Кобылин от него никогда не требовал, да и требовать не мог, так как по его обязательствам, данным в том же контракте, «…он, Кобылин, а по нем наследники его, оные часы заводить, тако же смотрение иметь, поправку и всякую в них починку исправлять от постановления оных на колокольню десять лет безо всякой за то от общества платы и отговорок».
В мае 1795 г. купцы Никита Кондратьевич Добрынин и Иван Павлович Смирнов Большой разъяснили, что они никакого свидетельства о качестве часов не давали и дать не могли по «неразумению в том мастерстве», что и бывший староста Лихвенцов (Ливенцев) никакого свидетельства о том, исправны ли были часы, дать не мог по тем же причинам. В доме Кобылина купцы были после заключения с ним контракта для «…посмотрения сделанного им в то время одного только для тех часов стана, и некоторых штук, а не для освидетельствования, которого они, как выше сказано, никогда и нигде не имели».
И 4 мая 1795г. городской голова Белобородов отослал пространное донесение, где были приведены все вышеизложенные обстоятельства и дано определение: «…Следовательно и посему доостальных по оному денег ему, Кобылину, до освидетельствования оных часов часовым мастером и до приведение в совершенство выдать не следует, да и не можно». В той же резолюции дума потребовала, дабы защитить себя от общественного нарекания в проволочке, признания от Губернского магистрата, что затеянное Кобылиным дело «…несправедливо и без всякого основания, а по одной ябеде, что дало излишнее присутственным местам затруднение».
Главное же свидетельство, могущее сразу разрешить вопрос, исправны ли часы или нет, свидетельство часового мастера Довиха, не приводилось, хотя опросить его по данному поводу Градская дума вполне могла. Скорее всего, часы были исправны; да и с чего бы мастеру Кобылину, с успехом выполнявшему заказы для других городов, так опозориться в своем родном городе. Не получив остальных денег сразу по установки часов на колокольню, Кобылин, возможно, и перестал присматривать за ними и заводить, надеясь заставить прижимистое купеческое общество выполнить договор.
Получив отказ в удовлетворении своей просьбы, Кобылин все-таки часы с порядок привел и пустил в ход в 1796 г., не оставляя надежду выручить каким-либо образом свои деньги. Но в конце того же года прошла очередная административная реформа, устроенная Павлом I, и губернские магистраты были вообще ликвидированы. Функции упраздненного магистрата по 2 департаменту (гражданскому) перешли к Губернскому правлению, начавшему свою деятельность 1 января 1797 г., во главе которого был поставлен губернатор. Губернатор возглавлял и Приказ общественного призрения, открывшийся 27 декабря 1777 г. во время проведения в Туле торжеств в честь открытия наместничества. В 1798 г. должность гражданского губернатора исполнял Николай Данилович Граве, к нему-то вновь с прошением и обратился Кобылин.
26 апреля 1798 г. губернатор написал городскому голове, теперь уже Ивану Красноглазову, личное послание, в котором в частности, говорилось: «…прошу Вас, милостивый государь мой, если подлинно означенному оружейнику следуют к заплате деньги 525 рублей, оные доставить в приказ общественного призрения, для почислению должным оным оружейником тому приказу сумму. В противном случае, когда есть препятствующие тому причины, уведомить меня. Пребывая в прочем к Вам моим почтением
Милостивый государь мой, покорный слуга Николай Граве».
Но тульское купечество оставалось неумолимым. Иван Красноглазов вновь перечислил в своем ответе пункты соглашения с Кобылиным, упрекнув последнего в том, что и часы «в действии были весьма малое время» (почти 2 года, а затем их просто не заводили, прим. авт.), и ходили неверно (об этом за всю историю переписки упомянуто впервые, прим. авт.), и, хотя теперь в ход пущены, с часовым боем, но без курантов (?!), и смотрит за часами нанятый посторонний человек (а с чего бы Кобылину на это тратить время, если положенных денег он так и не получил, прим. авт.).
Окончательный вердикт был таков: «Следовательно, он, Кобылин¸ о неисправности тех часов навлек тем убыток, а за тем самым здешнее общество додавать ему денег не согласуется».
Сожалению достойно то, что тульское купечество поступило не по примеру митрополита московского Платона, который в подобной ситуации и мастеру Прохорову, и позолотчику купцу Алексееву все оговоренные деньги выплатил «… чтобы за нас Бога молил».