В вихре бала…Часть II

М. Зичи. Полонез в Николаевском зале Зимнего дворца

Обычно бал открывался менуэтом. Менуэт, царивший в Европе до французской революции, в пушкинское время сменил полонез, то есть польский танец. В «Правилах для благородных общественных танцев…», изданных в 1825 г., говорилось: «Со времени перемен, последовавших у европейцев как в одежде, так и в образе мыслей, явились новости и в танцах; и тогда польский, который имеет более свободы и танцуется неопределенным числом пар, а потому освобождает от излишней и строгой выдержки, свойственной менуэту, занял место первоначального танца».

Иностранцев удивляли эти танцы, похожие на торжественные прогулки. Такой порядок бала надолго сохранился в России — в 1858 г. Теофиль Готье присутствовал на балу в Зимнем дворце: «В России балы при дворе открываются полонезом. Это не танец, а нечто вроде процессии, имеющей свой ярко выраженный колорит. Присутствующие теснятся по сторонам, чтобы освободить середину бального зала, где образуется аллея из двух рядов танцующих. Когда все занимают свои места, оркестр играет музыку в величественном и медленном ритме, и процессия начинается. Ее ведет император, дающий руку княгине или даме, которой он желает оказать честь…».

За императорской семьей шли офицеры высшего состава армии и охраны дворца, высшие должностные лица, каждый из которых подавал руку даме.

Французская кадриль

Вторым танцем на балу часто была кадриль, которая иногда даже занимала место первого торжественного полонеза. Кадриль — первый танец бала, который допускал вольности, комбинацию разнообразных фигур. Их предлагал танцор, идущий в первой паре. В пушкинское время кадрили танцевали в разных местах по-разному, и существовало много видов кадрилей — русские, немецкие, французские, польские. Дальний родственник Пушкина молодой граф Михаил Дмитриевич Бутурлин вспоминал, как зимой 1827 г. он отличался на балах в Орле, где оказался в числе лучших танцовщиков: «Зимою довольно часто бывали балы в дворянском собрании, где в военных кавалерах недостатка не было; но французские кадрили (contredances) были так мало еще в ходу, что с трудом набиралось четыре пары, знающих фигуры и умеющих выделывать па (то есть шассе, круазе, глиссе, пируэты и прочее), а не просто ходить по паркету, как ввелось позднее».

Д. А. Белюкин. Вальс. Иллюстрации к поэме А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Игры и вариации, входившие в состав кадрилей и экосезов, позволяли мастерам показать, на что они способны, — недаром в руководстве к танцам учитель рассказывает о разных вариантах, делающих бал настоящим приключением, потому что, выходя танцевать, участники кадрили не всегда представляли, как им придется танцевать.

После полонеза и кадрили наступала очередь вальса. Когда-то вальс был народным танцем и очень нравился поклонникам Руссо — за близость к «натуре». Это был простенький танец, на два такта (а не три, как сейчас), он вошел в моду в конце XVIII -самом начале XIX в. и сразу стал очень популярен. Молодежь увлеклась этим новым танцем, а староверы ворчали, что он неприличен: молодая полуодетая девушка кружится в объятиях мужчины! Как можно!

Однако и здесь учителя танцев  могли сохранить благопристойность: «Обучая же в паре, должно показать, чтобы танцевали ни слишком близко друг к другу, что оскорбляло бы приличие; ни слишком отдаленно, что могло бы препятствовать поворачиваться; ни дама, ни кавалер не отворачивали бы от себя голов, какая фигура представила бы двуглавого орла или рассерженных один на другого; глаза бы ни слишком подняты, ни опущены, но приятно открыты. Сверх того ноги иметь вытянутыми, танцевать на носках, избегая малейшего шарканья, руки закруглить, из которых левая у дамы положена быть должна ловко на плечо кавалера, а правая у кавалера должна охватить даму среди талии…» [Правила для благородных общественных танцев, изданные учителем танцеванья при Слободско-Украинской гимназии Людовиком Петровским. Харьков, 1825. С. 61-62, 72, 74-75.]

Д. А. Белюкин. Мазурка. Иллюстрации к поэме А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Д. А. Белюкин. Бал. Иллюстрации к поэме А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Главным танцем  бала была мазурка. Во времена Пушкина именно в мазурке во всем блеске проявлялось мастерство бального танцора. Мазурку танцевали с многочисленными причудливыми фигурами и мужским соло, составляющим кульминацию танца. У мазурки был распорядитель, каждый участник должен был проявить изобретательность и способность к импровизации, при этом общий рисунок танца нарушать не разрешалось. «Мазурка — это душа бала, цель влюбленных, телеграф толков и пересудов, почти провозглашение о новых свадьбах, мазурка — это два часа, высчитанные судьбою своим избранным в задаток счастья всей жизни», — говорит герой повести Е. Ростопчиной «Чины и деньги».  На мазурку смотрели, как на сольное выступление, остальные становились зрителями, оценивающими мастерство танцующих. В «Правилах для благородных общественных танцев…» писали: «Когда появились подковки и высокие подборы у сапогов, делая шаги, немилосердно стали стучать, так что, когда в одном публичном собрании, где находилось с лишком двести молодых людей мужского пола, заиграла музыка мазурку… подняли такую стукотню, что и музыку заглушили». Такая манера танцев, с грохотом, прыжками, к 1820-м гг. сохранилась в провинции, в столице же эта «французская» манера сменилась «английской»: молодой человек, разочарованный денди, скользит по паркету как бы нехотя, выражая полное презрение к танцу — он «отдает долг обществу».

Одним из завершающих бал танцев был котильон, «самый продолжительный для влюбленных, как и мазурка». Это веселый танец-игра, который сопровождался беготней «по всем комнатам, даже в девичью и спальни». «Попурри и котильон (которые сливаются ныне воедино) — роковые танцы для незнакомых между собою. Я всегда называл их двухчасовою женитьбою, потому что каждая пара испытывает в них все выгоды и невыгоды брачного состояния» [Арапова А. Наталья Николаевна Пушкина-Ланская. М., 1994. С. 33]

Д. А. Белюкин. Светский раут Иллюстрации к поэме А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Девушки выезжали на бал только в сопровождении матери или какой-нибудь почтенной дамы, родственницы или близкой знакомой. «Присутствие чепцов, как известно, необходимо для сохранения спокойствия в непокорных головках: не будь их, кадрили тотчас превратились бы в шумное сборище новгородского веча; юные красавицы, под предводительством ораторов с усами и без оных, заговорили бы против законов расчетливых маменек: тогда прощай выгодные замужества!» [Дмитриев М. Главы из воспоминаний моей жизни. М., 1998. С. 152].  Знаток российской старины Михаил Иванович Пыляев в своей книге «Замечательные чудаки и оригиналы» рассказал один забавный анекдот  по этому поводу: «Изобретательность гусар достигла однажды того, что они устроили бал в одном из губернских городов в квартире командира полка и пригласили весь город. Чтобы избавиться от ревнивых взоров маменек, папенек и тетушек, а также чтобы иметь более свободного пространства для танцев, придумано было следующее: когда гости съехались и мамаши чинно расселись с ридикюлями в руках по длинным обтянутым сукном скамьям с платформами, раздались страшный визг и крик: десяток дюжих гусар вздернули на блоках всех мамаш на платформах к потолку, где они оставались во все время бала и только c высоты птичьего полета могли наблюдать за танцующими».

Многочисленные руководства по этикету содержали правила поведения барышни на первом балу: «Если у девушки есть отец, то он под руку вводит ее в залу, представляет своим старым друзьям, и ему же представляются кавалеры, желающие танцевать с его дочерью».

Считалось неприличным обещать один танец двум кавалерам. Этого должно всячески избегать, так как подобные случаи носили «отпечаток кокетства». Дама, чтобы не обидеть кавалеров, должна была прибегнуть притворству и отговориться усталостью, чтобы пропустить злополучный танец.

Бальная записная книжка «Карне-де-баль»

Все дамы и барышни имели маленькие книжки в оправе слоновой кости, «карне-де-баль»,  в которых записывалось, порядок танцев и партнеры.  Нарушить правило допускалось только в том случае, если на танец приглашал император.

В свою очередь, «обманутый» кавалер, которому пообещали танец, не должен был откровенно выражать свое неудовольствие;  хотя, бывало, некоторые кавалеры не стеснялись в упреках и поношениях ветреницы, так что  даме приходилось покидать бал.

Девушке не полагалось более одного раза танцевать с молодым человеком, если он не являлся ее женихом.

Успех девушки на балу зависел от ее умения поддерживать непринужденный, легкий «бальный разговор». Один москвич, жаловался на необходимость ехать на год за границу с дочерью. «Да зачем же вы едете?» — спрашивали его. — «Нельзя, для дочери!» — «Разве она нездорова?» — «Нет, благодаря Бога, здорова; но видите ли, теперь ввелись на балах долгие танцы, например, котильон, который продолжается час или два. Надобно, чтобы молодая девица запаслась предметами для разговора с кавалером своим. Вот и хочу показать дочери Европу. Не все же болтать о Тверском бульваре и Кузнецком мосте» [Декабристы в воспоминаниях современников. С. 77.]

Из-за недостатка на балу кавалеров какая-нибудь девушка или дама могла оказаться вовсе не приглашенной на танец. В этом случае нужно  следовать правилу ожидать «спокойно и весело», так как явное выражение досады или дурного расположения духа могло только отпугнуть кавалеров.  С другой стороны, было немыслимо, чтобы кто-либо из присутствовавших молодых мужчин позволил себе не танцевать; не пригласить к танцам оставшуюся без кавалеров даму считалось невежливостью.

В. Первунинский. Венский вальс.

Мужчинам предписывалось  занимать даму легким разговором, но не касаться специально научных предметов, чтобы не оконфузить ее. Еще больше сконфузить даму можно было нечаянно «уронив» ее или сбив с ног. В этом случае должно было немедленно извиниться и отвести ее на место, справиться о здоровье и предложить какую-либо помощь. На следующий день провинившийся был обязан навестить даму, но не в коем случае не вспоминать о случившейся неловкости.

После танца кавалер ни в коем случае не мог оставить даму посреди зала, но отвести ее на место. «…Это, во-первых, верх неприличия, а во-вторых, у дамы, может быть, закружилась голова, а вы ее бросаете на произвол толпы танцующих, отчего она может упасть, чем, конечно, скомпрометирует вас в глазах общества и вас назовут невеждой, и дамы будут в другой раз все безусловно вам отказывать…»[ Настольная книга для молодых людей, составленная по руководствам артистов Императорских театров московским учителем танцев. Тифлис, 1886.]

Девушка, протанцевав и раскланявшись со своим кавалером, «садилась в кругу дам или близ подруг своих» и наблюдала, как танцуют другие: «считалось неучтивым развлекаться разговором посреди общего веселья». Во второй половине XIX в. это правило было уже забыто, и девушка после танца  могла вести с кавалером оживленную беседу. Но удаляться во время танцев в соседнюю комнату с кавалером да еще расхаживать с ним под руку — это бы выглядело неслыханной дерзостью в глазах мамушек и тетушек.

Хозяева дома также должны думать об удовольствии нетанцующих: для этого в других комнатах открывают столы для карточной или других игор; эта внимательность хозяина предохраняет нетанцующих и пожилых людей от скуки и стеснения танцующих. Дальнейшие распоряжения хозяев зависят от особых обстоятельств.

По окончании танцев хозяин приготовляет ужин; он просит гостей садиться за стол или брать кушанья, установленные на нем или же подносимые на подносах. Иногда хозяин, из большой любезности, сам подносит блюдо; в таком случае кавалеры, имеющие претензию на услужливость, не должны брать этого труда на себя.

По окончании ужина гости уезжают, большею частию, чтобы не отвлекать хозяина от других, не прощаясь и не благодаря его за вечер, потому-то, в течение недели, хозяину делают утром благодарственный визит» (Соколов Д. Н. Светский человек, или Руководство к познанию правил общежития. — СПб., 1847. С.132-143)

По книгам Н. Марченко «Приметы милой старины»;
Е. Лаврентьевой «Повседневная жизнь дворянства Пушкинской поры. Этикет»